В процессе общения с людьми, с которыми мне приходилось беседовать о лютеранстве, я часто удивлялся тому, что, имея возможность доступа к источникам информации, люди не пользуются этой возможностью. Они не хотят познавать истину, довольствуясь набором бытующих в их среде штампованных мнений. И их не беспокоит, что данные мнения могут быть глубоко ошибочными, не имеющими с истиной ничего общего. Это отсутствие беспокойства является причиной того, что в отношении нашего исповедания многие имеют самые дикие представления. Например, что у нас нет таинств, что у нас запрещены изображения, что наше богослужение сводится к пению хоралов и проповеди и многое другое. Когда такое видишь со стороны людей, далёких от Церкви и от лютеранства, это ещё можно понять. Намного хуже, когда с чем-то подобным приходится встречаться внутри нашей Церкви. Личное мнение, возведённое в ранг непогрешимой истины, несёт в себе большую опасность, потому что нас очень мало. И если мы позволим себе следовать мнениям, а не истине, то очень быстро утратим свою идентичность и, даже сохраняя название, на самом деле станем чем-то иным. Каким образом это может произойти, проще всего рассмотреть на примере внешнего выражения нашего исповедания – богослужении.

Реформация не могла не затронуть богослужение. И она затронула его, но именно, как реформация, а не как революция. Это означает, что целью Лютера было не ниспровержение всего чего только можно, но подчинение существующих в Церкви порядков Св.Писанию, Слову Божию. Именно поэтому всё, что могло быть сохранено, бережно сохранялось. Богослужение не стало исключением. Какие же изменения в нём произвела Реформация? Прежде всего, оно стало христоцентричным. Были изъяты молитвы святым, т.к. Писание определяет Христа, как единственного посредника между Богом и человеком. Проповедь, т.е. актуализация Слова Божия, становится обязательным элементом богослужения. В Литургии Верных был пересмотрен так наз. «евхаристический канон», который стал намного короче - реформатор совершенно справедливо полагал, что смысл Таинства не должен затемняться многословными молитвами. Пересмотру подверглось и понимание Таинства Евхаристии – вернее сказать, его предназначения. Лютеранская Церковь не сомневается в реальности присутствия Тела и Крови Спасителя в Дарах, но не считает Евхаристию умилостивительной жертвой за грехи живых и умерших, ибо эта жертва была принесена раз и навсегда на Голгофе. Поэтому Причащение в нашем понимании – это средство благодати, средство укрепления наших духовных сил. Соответственно, из распорядка были убраны слова, говорящие о Евхаристии, как о жертве. Всё остальное осталось примерно так, как было раньше – в том числе и латинский язык, к которому были добавлены немецкие песнопения – парафразы Символа веры, Молитвы Господней и т.п. Лютер полагал, что рифмованное изложение поможет верующим лучше понять смысл богослужебных текстов. Один из таких парафразов мы используем каждое воскресенье за исключением Великого поста. Это хорал «Едину Богу в небесах», замещающий текст Gloria in excelsis Deo. Кроме того, уже во времена Лютера появилась традиция хорального пения. Но при жизни реформатора этих хоралов было ещё очень мало и пелись они не столько общиной, сколько хором. Впрочем, традиции хорального пения мы посвятим отдельную встречу. В остальном лютеранское богослужение осталось литургическим действом, совершавшимся там же, где и раньше (т.е. у алтаря), в тех же облачениях и даже под тем же названием, ибо слова «месса», обозначающего богослужение с причастием, никто не отменял. И именно это слово стоит в наших вероисповедных документах – в первую очередь в АИ. Как и ранее, месса служилась в каждое воскресенье и в праздники – благоговейно и торжественно. Архитектура соответствовала внутреннему содержанию и даже в самых простых деревенских церквах возвышались поразительные по красоте алтари, которых я немало повидал во время поездок по Европе и Скандинавии. Таково лицо Лютеранской Церкви, во все времена остававшейся Церковью литургической – соединение торжественного действа с полноценной проповедью. Но не всем это нравилось.

Пиетизм – движение внутри лютеранства, возникшее в следующем столетии после Лютера. Само по себе оно не было плохим. Его целью было внутреннее обновление человека, обращение его от формальной веры к вере действенной. Но, как это часто бывает, из одной крайности люди кинулись в другую. Для пиетистов характерен аскетизм, как мирской, так и духовный, отвержение как светских развлечений, так и церковной атрибутики (в этом отношении они больше похожи на женевских кальвинистов). Движение носило массовый характер, поэтому нет ничего удивительного в том, что среди прибывших в Россию колонистов лютеранского исповедания было немало пиетистов. В воскресенье, побывав в церкви (а непосещение церкви было признаком политической неблагонадёжности), они устраивали дополнительные собрания, очень мало напоминавшие лютеранское богослужение. Интересно, что московский епископ Теофил Майер, посетив такого рода общины в Сибири в 1925 г., назвал их «опасностью для нашей Церкви». Именно в пиетизме лежат истоки так называемой «братской традиции», которая, после физической ликвидации официальной Церкви, в условиях сталинской России стала единственно возможной формой выживания. В братской традиции нет пасторов, облачений, литургии и всего прочего за ненадобностью. А вот неприятие всех этих форм есть – мне довелось сталкиваться с этим при контактах с подобного рода общинами. Времена меняются, но со стереотипами расставаться нелегко и для многих людей в нашей Церкви, литургии, совершавшиеся в нашем соборе, были уклонением в православие-католичество – кстати, это одна из причин не очень тёплого отношения к Московской общине в провинции.

Ещё один «подарок» из Германии – так называемая «Прусская уния», совершившаяся в начале XIX века по приказу прусского короля. Увы, король и королева принадлежали к разным исповеданиям – лютеранскому и реформатскому. Король был недоволен тем, что им приходится ходить в разные церкви и решил проблему чисто по-королевски, соединив в приказном порядке два очень мало совместимых исповедания. Кальвинизм подошёл к проблеме церковной реформы намного радикальнее Лютера. И если уж говорить о революции, то она произошла именно в кальвинизме, который практически полностью отверг историческое наследие. Центром реформатской церкви является на алтарь, а кафедра. Алтаря же как такового вообще нет. Сейчас нравы несколько смягчились, но во времена Кальвина из церкви был изгнан и орган. Мне доводилось присутствовать на реформатских богослужениях: определённый порядок службы там есть, но литургия как действо там отсутствует полностью. Сохранились интересные мемуары, автор которых (лютеранин) рассказывает, как ради интереса привёл свою тётушку-реформатку на мессу в церковь св.Петра на Невском проспекте. Тётушка была страшно возмущена и сказала, что никогда в жизни более не придёт в этот языческий храм.

Соединение двух столь разных исповеданий привело к существенному литургическому обеднению лютеранства, причём как в отношении распорядка, так и в отношении облачений, которые уступили место чёрной тоге, являющейся одеянием не церковным, а академическим, т.е. одеянием магистров и докторов юриспруденции, медицины и богословия. Прусская уния оказала большое влияние на ЕЛЦ Российской империи, в которой большая часть лютеран принадлежала либо к немецкой национальности, либо к национальностям, находившимся под немецким влиянием (латыши, эстонцы).

Это влияние сохранилось и после восстановления в России лютеранских структур (процесс начался в начале 90-х гг.)., т.к. большая часть пасторов прибывала из Германии. Насколько это было хорошо для нашей Церкви – большой вопрос, т.к. дух Прусской унии по-прежнему жив и привёл к тому, что для значительного числа германских христиан нет понятия «лютеранский» или «реформатский». Есть понятие «евангелический» - некий средний вариант не имеющий «конфессионального лица» (как говорится, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга). Указанный «евангелизм» имеет весьма малую связь с изначальным лютеранством и богослужение в такой церкви (а я бывал на них много раз) производит весьма унылое впечатление. Поэтому, если уж мы будем идентифицировать себя с «немецкой традицией», то обращаться надо не к сегодняшней выхолощенной Евангелической Церкви Германии, а к старой лютеровской традиции, постепенно вводя в обиход её ценности.

Пиетизм и униатство – опасности, подстерегающие нашу Церковь «справа». Но есть опасность и «слева».

Какие деноминации на сегодняшний день являются наиболее быстро растущими? Харизматические и пятидесятнические, основанные на идее «крещения Св.Духом», каковое крещение имеет зримое выражение в виде экстатических состояний или близких к ним. В сегодняшней России есть регионы, где число пятидесятников превалирует над числом православных. Проблема нашей Церкви в том, что на нынешнем этапе развития она ещё не представляет собою нечто устоявшееся и стабильное. Что неудивительно, если учесть, что легальное лютеранство в Европейской части России стало возможным только после 1990 г. Последний синод, занявшийся перекраиванием устава и установлением епископского самодержавия, подтверждает это. В Имперской Церкви, которая представляла собою стабильное образование, такие явления были абсолютно невозможны. Отсутствие стабильности делает Церковь открытой для влияний со стороны, в том числе и для пятидесятничества, которое проникает к нам через молодёжь. Надо сказать, что Московскую общину это бедствие в значительной степени миновало, но ситуация в регионах выглядит иначе. К сожалению, первый сотрудница по работе с молодёжью – Юлия Шорина, позже перебравшаяся в Германию, вышла из харизматической среды, поэтому организовывавшиеся при её участии молодёжные конференции очень мало походили на мероприятия Лютеранской Церкви. Её достойной преемницей стала Яна Айзетова, вышедшая из баптизма и снова туда вернувшаяся, действовала в том же духе. Именно с этой стороны нашей общине была дана оценка «мёртвая церковь», и попытка устранения пасторов общины во многом коренится в «идеологическом» противостоянии. Мне довелось два раза быть на мероприятиях пятидесятников – оба раза я невольно вспоминал слова апостола Павла «войдёт к вам кто – не подумает ли, что беснуетесь». «Жизни» там конечно хоть отбавляй и с позиций пятидесятника мы наверное действительно выглядим заморожено. Для молодёжи такая жизненность, конечно, во многом привлекательна, но какое отношение всё это имеет к лютеранской традиции? Во время частной беседы ректор нашей Семинарии сказал мне, что масштаб пятидесятнического влияния в нашей Церкви приводит его в ужас. До сих пор нам удавалось ограждать общину от этих веяний и, кстати, именно попытка привнести к нам этот чуждый дух, стала причиной отстранения от служения (в прошлом году) лидера молодёжной группы Валерии Савченко. Какие сюрпризы готовит нам будущее, пока неясно.

Наша Церковь является наследницей богатейшей исторической традиции Западного Христианства, не отвергнутого, но напротив, значительно обогащённого Реформацией. И если мы хотим сохранить свою лютеранскую идентичность, то должны постоянно обращаться к истокам, не давая увести себя с избранного пути. Россия в этом смысле даёт нам уникальную возможность, т.к. именно в России почтение к духовной традиции всё ещё велико. Поэтому используйте все информационные возможности, которые даёт современная техника, обращайтесь к познанию первоисточников, истории и исторических документов сохраняйте нашу традицию, очищая её от всего недолжного и чуждого.