Как известно, Мартин Лютер родился в семье крестьянина, перебравшегося в шахтёрский город и занявшегося горным делом. Отца отличали воля, упорство и трезвая рассудительность. Эти качества, позволившие ему преуспеть, он прививал и своим детям, так что с того времени, когда Мартин стал себя осознавать, для него было само собою разумеющимся, что человек обязан самостоятельно рассуждать, упорно работать и постоянно контролировать свои побуждения, чувства и поступки. Его детство было суровым, по нынешним понятиям едва ли ни безотрадным, но ничего аномального или травмирующего в нём не было. Мартин был в какой-то степени запущенным ребёнком и до тринадцати лет ничем не выделялся среди сверстников. Обиды и потрясения пришли позже в связи с казарменным бытом школы, куда он был определён в 1488 и 1489 году.

Основой церковноприходского воспитания было палочное приучение к воспитанию. Повиноваться наставнику следовало, никогда не спрашивая об основании его поступков. Увы, к сожалению, в школьные учителя, как правило, шли неудачники, не сумевшие пробиться на том или ином поприще и вымещавшие на детях свои житейские обиды. По словам самого Лютера, школа была баней, «где доводили до пота и страха» и учителя обходились с учениками «как тюремщики с ворами». «Однажды после обеда я был пятнадцать раз знатно исполосован и уже в продолжении всей жизни не мог без ужаса говорить о школьном чистилище, где нас мучили за падежные и временные окончания, и где мы ничему не научились из-за частых сечений, трепета, страха и воплей». В результате Мартин сник и перестал учиться - за четыре года он с трудом одолел два класса. Отец забрал его из школы и через некоторое время определил в другую, находившуюся уже в другом городе (Магдебурге), где Лютер жил у своих дальних родственников, а плату за содержание отрабатывал пением в церковном хоре. Позднее реформатор вспоминал, что в школьные годы пение было его отрадой, и репетиции хора не казались ни казёнными, ни изнурительными. После благополучного окончания школы он поступил в Эрфуртский университет.

Что можно сказать о Лютере университетского периода? Он, несомненно, был одарённым человеком, сумевшим проявить свои способности. Когда в 1505 г. ему была присуждена степень магистра свободных искусств, то был отмечен, как второй по достоинству из семнадцати экзаменовавшихся.

Надо сказать, что Лютер и в университете и позже отличался весьма ответственным и добросовестным отношением к исполняемому делу. То, что он делал – он делал хорошо. Достаточно вспомнить тот факт, что, завершив в 1534 г. перевод Библии, Лютер не спешил почить на лаврах, но постоянно созывал комиссии но проверке перевода и выявлению и устранению неточностей. И то, что он решился оставить университет и пойти в монастырь (не побоявшись конфликта с отцом), является не свидетельством его неспособности освоить юриспруденцию, а свидетельством глубоко продуманного решения. В монастыре он ведёт себя так же, как и раньше, т.е. стремится к наилучшему исполнению того, что ему должно исполнять. Именно поэтому он в весьма быстрый срок значительно продвигается вперёд и становится священником, доктором теологии, преподавателем университета и дистрикт-викарием, т.е. ответственным за жизнь 11 августинских монастырей в Саксонии. Цитата из письма Лютера 1516 г.: «Мне необходимы два секретаря, так как в течение целого дня я не занимаюсь почти ничем, кроме писания писем. Иной раз я, право, уже не знаю, не повторяюсь ли я. Кроме того я проповедник общины и трапезный проповедник; каждый день я служу в приходской церкви, я регент для студентов и ещё дистрикт-викарий, а стало быть, одиннадцать раз приор. Я отвечаю за доставку рыбы в Лейскау в постные дни; я поверенный в отношениях с Герцбергской церковью; я коллектор псалтыря (т.е. методист по псалмам и литургии), а в университете лектор о Павле. Для исполнения благочестивых монашеских служб у меня теперь мало времени...». В последнем предложении речь идёт о чтении бревиария, т.е. псалмов и молитв литургии часов. Известно, что когда у Лютера освобождалось время, он прочитывал бревиарий не только на положенный день и час, но и на пропущенные дни и часы. А теперь обратимся к периоду начала Реформации.

Очень часто Лютера этого периода пытаются представить, как пророка, осенённого вдохновением свыше, имеющего бескомпромиссную уверенность в своих деяниях. Однако такая уверенность появилась лишь во второй половине жизни, когда Реформация стала совершившимся фактом. Что же до первых лет, тех самых лет, которые стали определяющими для будущего времени (т.е. с 1517 по 1521 г.), то здесь Лютер выглядел совсем по-другому. Он не имеет пророческой уверенности. Он не может вместить мысль о том, что он один прав, в то время, как остальные заблуждаются. Как говорил он сам, «Неужели ты единственный в своё время, в которого Святой Дух, как в гнездо, снёс свои яйца?» Поэтому время начала Реформации — это время мучительных раздумий, сомнений, постоянных проверок и перепроверок. Более того: даже публично Лютер не утверждает, что абсолютно прав. Он говорит, что вполне может заблуждаться, и если на основании Св.Писания ему докажут, что он неправ, то он немедленно отречётся от высказанных суждений. Его 95 Тезисов вовсе не представляют собою некую революционную декларацию. Скорее это попытка посредством диспута разъяснить для себя самого непонятные сущности. Более того: опубликовав эти Тезисы, он был совершенно не готов к реакции общества - внезапная общенациональная известность и популярность не только не обрадовала, но напротив, испугала его. Именно поэтому, когда послышались первые обвинения в ереси, он старается оправдаться через разъяснение своих мыслей. Но получается так, что каждый раз, когда он пытается оправдаться, он делает шаг вперёд и ввязывается в ещё большие неприятности. Примечательно его появление на рейхстаге в Вормсе. «На сём стою и не могу иначе» - эту фразу любят цитировать, как пример несгибаемой твёрдости реформатора. Однако при этом забывают о том, что этот ответ прозвучал лишь на второй день рейхстага. В первый же день Лютер не дал никакого ответа и просил время для размышлений. Вид же его при этом был таков, что император Карл сказал: «Этот монах навряд ли бы мог меня обратить».

Изменения происходят в Вартбурге. когда Лютер, оказавшийся на длительное время предоставленным самому себе, переосмысливает всё случившееся и окончательно решает вопрос о своей правоте. Именно с этого времени он приобретает ту непоколебимую уверенность, которую так любят изображать в апологетической литературе и живописи. Однако, с годами эта уверенность стала граничить с неадекватностью. Например, Лютер предписывал вставлять в молитву «Отче наш» слова, проклинающие институт папства. Один из вождей и идеологов Крестьянской войны Томас Мюнцер для оправдания своих намерений и действий позволял себе переиначивать Св.Писание. Теперь Лютер, в своё время проклинавший Мюнцера, делает то же самое. Можно сказать, что его ненависть к Риму стала патологической, лишавшей способности к трезвомыслию. Цитата из позднего сочинения Лютера: «Итак, нами доказано, что не только Церковь, но и каждый крещёный христианин может судить, проклинать и по меньшей мере в сердце своём смещать его (папу), как антихриста и оборотня, как врага Бога, как врага всех христиан и всего белого света». Причём речь идёт не о конкретном папе, но о папе как таковом.

Натура Лютера удивительно многогранна. То же самое можно сказать о его характере. Однако, при всей этой многогранности одного качества в нём однозначно не было: Лютер не были ни джентльменом, ни светским человеком. Это был воин духа, облекавший свои мысли не в обтекаемые формулировки, а в бескомпромиссные и порою достаточно грубо звучащие положения, не дававшие никакой возможности для перетолкования. Вот одна из статей «Шмалькальденских Артикулов», называющаяся «О Церкви»: «Не признаём мы за ними (папистами), что они суть Церковь, и на самом деле они ею не являются; и не желаем слушать то, что они от имени Церкви повелевают либо запрещают; ведь, слава Богу, и дитя семи лет от роду знает, что есть Церковь, а именно: верующие святые и «овцы», которые «слушаются голоса» пастыря своего; ибо молятся чада так: «Верую в святую христианскую Церковь». Сия святость заключается не в стихарях, не в плешах, не в одеяньях длиннополых и прочих церемониях, измышленных ими вопреки Священному Писанию, но в Слове Божием и в вере истинной». Известно, что когда Лютер прочитал впервые «Аугсбургское Исповедание», составленное Меланхтоном, то сказал: «Мягко стелет. Я бы так не смог.».

Это «неджентльменство» проявлялось во всём, в том числе и в частных беседах Лютера со студентами, которые с некоторого времени стали записываться, благодаря чему и дошли до нас. Вот несколько цитат. «Если жена не в духе, то и служанка подойдёт». «Мы с Меланхтоном сидели за столом и пили пиво и шнапс. Меланхтон был слабый человек – он упал под стол. Потом я тоже упал. Мы лежали род столом и храпели, а Слово Божие двигало Реформацию дальше». «Человек, не любящий вина, женщин и песен, на всю жизнь остаётся дураком». Однако доктор Мартинус был способен не только на грубость. Он мог быть и удивительно отзывчивым. Сохранилось его письмо, написанное ректору Юстусу Ионасу по случаю кончины его жены. Позволю себе процитировать небольшой фрагмент. «Мой самый хороший Ионас! Я решительно не знаю, что написать тебе: настолько сильно потрясло меня несчастье, внезапно обрушившееся на тебя. Вместе с тобой мы все потеряли любимую подругу жизни. Воистину, я не просто любил её; её образ всегда доставлял мне особую радость и полное умиротворение. Ведь мы знали, что она воспринимала всё, что выпадало на нашу долю - хорошее и плохое - не иначе, как своё собственное дело. ... Глубокая боль разрывает меня, когда я вспоминаю о её так любимой мною душе, о таком мягком её характере, о таком верном сердце. Мысль о том, что от нас должна была уйти такая женщина, которая отличалась благочестием и достоинством, добронравием и порядочностью, заставляет меня рыдать». Далее Лютер утешает своего друга рассуждениями о благодати жизни вечной и о том, что именно в этой благодати их предварила фрау Ионас. Но Лютер был внимателен не только к друзьям. Когда Иоанн Тетцель - папский субкомиссар по продаже индульгенций, развязавший кампанию против Лютера, был впоследствии сделан козлом отпущения и получил нервное потрясение, от которого умер, именно Лютер прислал ему утешительное письмо...

Лютер отличался удивительным гостеприимством и нестяжательностью. Многих неимущих студентов Виттенбергского университета он кормил за своим столом и помогал чем мог - как им, так и священникам и монахам, которые, выйдя из католичества, не сразу могли найти себе новое применение. Поистине, если бы не фрау Лютер, заботившаяся о доме, то реформатор несомненно прозябал бы в нищете. И раз уж мы заговорили о Катарине Лютер. то следует сказать несколько слов о Лютере в семейной жизни.

Брак Лютера был для него самого непростым испытанием. Прежде всего он был уже не молод (42). Катарина фон Бора была намного моложе (27). Кроме того Лютер привык к монашескому образу жизни, поэтому ему приходилось нелегко. Нельзя сказать, что это был идеальный брак, однако и несчастливым его также никак не назовёшь. Надо заметить, что реформатор вступил в брак прежде всего в знак повиновения Божественным установлениям. В момент заключения союза он отнюдь не пылал страстью, да и каких-либо особо глубоких чувств к Катарине также не испытывал. «К моей теперешней жене я никогда не испытывал влечения; мне всегда казалось, что она слишком высокомерна... Но Бог захотел, чтобы я сжалился над покинутой». Однако позже он говорил уже по-другому: «Я не хотел бы отдать мою Катю за Францию, да ещё и с Венецией в придачу; во-первых потому, что Бог даровал мне её, а меня дал ей; во-вторых я часто убеждался, что у других женщин больше недостатков, чем у моей Кати (правда, у неё они также были, но восполнялись множеством больших добродетелей); в-третьих потому, что она хранила веру супружества, а это — верность и честь». В другой раз Лютер сказал: «Я люблю мою Катю и знаю, что люблю её больше, чем самого себя. А это значит: если бы ей и детям грозила смерть, и если бы я мог умереть вместо них, то я, не задумываясь, согласился бы на это». Катарине фон Бора тоже было нелегко привыкнуть к новой жизни. Лютер того времени - это человек мнительный, вспыльчивый, склонный к резким переменам настроения, а кроме того страдающий от мочекаменной болезни и сердечных приступов. И если она с первых дней супружества терпеливо сносила всё это, то прежде всего потому, что была единомышленницей и сподвижницей мужа. Следует ещё добавить, что из бывшего монаха получился не только любящий муж, но и любящий отец. Лютер очень любил своих детей, о чём свидетельствуют его сохранившиеся письма к ним.

Говоря о качествах Лютера, нельзя не упомянуть о его личном мужестве. Таковое особенно проявилось в тот момент, когда в Виттенберге в 1527 году вспыхнула эпидемия чумы. Магистрат и университетское начальство покинули город. Лютер остался. Он помогал врачам, не брезгуя никакой работой, принимал исповедь, погребал умерших и внушал людям мужество как словом, так и делом. В схожей ситуации, во время эпидемии в Женеве, Кальвин и его сотрудники предпочли отсиживаться за закрытыми дверями, покинув паству. Лютер пребывал на своём посту, причём считается, что именно в дни эпидемии он сочинил хорал «Ein feste Burg ist unser Gott». Этот хорал не был единcтвенным. Лютер сочинил несколько гимнов, причём не только слова, но и музыку. В русскоязычном сборнике хоралов 1915 г., положенном в основу так называемого «фиолетового сборника» 1995 г., помимо «Ein feste Burg» помещены «Из сердца глубины мой глас» (№79) и «Даруй нам слова благодать» (№71).

С Лютером порою было нелегко общаться. По мере приближения старости он становился всё более нетерпимым и резким. Однако при этом он вовсе не считал, что должен оставаться во главе дела Реформации до конца. Наоборот, он всё чаше говорил о том, что настало время найти нового Лютера, т.к. он сам уже негоден для своей миссии. В 1544 году он дважды обращался к общинам с просьбой не молить Бога о его здоровье и долголетии, а в одном из писем признавался, что желал бы прожить остаток дней «просто стариком».

*

Постлюдия. Христианство бывает разным. Оно может быть абсолютно формальным. Это мы наблюдаем сегодня, причём не надо думать, что в эпоху Лютера ситуация имела принципиальные отличия. Но Лютер формалистом не был. Его вера, его упование на Бога было удивительным. Можно без колебаний сказать, что Христос действительно находился в центре его жизни, сплавляя в единое целое различные стороны этой натуры. В Лютере сочеталось несочетаемое: удивительная чувствительность, деликатность и в то же время крестьянская грубость: тлеющая внутри ярость, выливавшаяся во внезапные вспышки, пугавшие окружающих и почти детская весёлость; сомнения, склонность к отчаянию и беззаботность. Плюс к этому беспримерная работоспособность, всеохватывающая память, могучая воля. Всё это было поставлено на служение Христу. Поэтому Лютеру было совершенно чуждо всякое восхищение сделанным. Всё, что ему удалось, он считал не своим творением, а творением Христа. Последним документом, оставшимся от Лютера, является записка, найденная на столе в его комнате уже после его кончины. Она заканчивается словами: «....мы - нищие: это действительно так».

***